Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ]
Разговор происходил в большой комнате, одна из стен которой была разобрана. Крыша опиралась на грубо отесанные столбы. Пространство комнаты было завалено шкурами, грязными подушками и другим хламом. Поверх него возвышался тюфяк, на котором возлежало существо с лицом, которое можно было бы признать человеческим, если бы не скошенный к губе кончик массивного носа и не квадратно-зеленые глаза без белков. Существо обладало четырьмя руками и довольно мощным торсом. Ноги было две, но они были коротки. Мышцы ног говорили о том, что конечности были достаточно сильны, чтобы носить такое массивное тело.
Напротив лежащего существа стояло другое создание той же расы. Оно было одето в кольчугу и слегка опиралось на тяжелый щит, который держало нижними более короткими руками. Верхние руки опирались на копья.
— Еще. Скажи Умбу, чтобы изрубил на куски всех, кто находился в башнях, подле которых прошел это… как его… кем бы он там ни был!
— Людомар, так сказал…
— Людомаров нет! — рявкнули с лежака. — Пасмас — пьянь! Он и не такого наговорит. Мне ли тебе… Не отличаешь ложь… — Существо стало задыхаться. — Призови лекаря… призови… Сам, пошел вон… Вернись с этим… лекаря… лекаря…
— Да, высокий. — Кин ударил щитом об пол и вышел. — Чтоб ты сдох поскорее! — оставил он на прощание.
Во дворе куда он вышел, его ждали около двух десятков солдат. Среди них были и пасмасы, и холкуны, и даже два брезда.
— Берите лошадей, груххов и чего еще у вас там. Нам придется гоняться за этим… людомаром, пусть грязь разъест его внутренности. — Он сплюнул. — Ну что встали. Скорее!
Воины бросились собираться.
Когда небольшой отряд выдвинулся из ворот крепости, их провожали заспанные лица стражи на стенах.
— Не спится тебе, Кин? — усмехнулись сверху.
— Жри труху до коликов в боку, — рыкнул на это Кин. Он был недоволен. Размеренная жизнь: долгий сон, охота в предгорьях и равнинах, женщины, коих было немало под боком, — обо всем об этом можно было забыть на долгий срок. Да, на долгий срок, потому что Кин по прозвищу Хмурый поверил тому пасмасу. Хотя он и был пьяный, когда ему сняли голову, но он говорил такое, что ни один пасмас знать не будет. А это был "запах правды", как называл его Кин.
"Людомар? Пусть будет людомар! Кого я за свою жизнь только не перебил! Людомар не будет лишним". — Он ухмыльнулся и посмотрел на своих солдат. Их лица были тревожными. — "Этим олухам уже вспоминаются легенды. Глупости, которыми кормили их матери. Гнилое отродье. Почему нам не дадут их всех перебить. Труха под нашими ногами. И как воины, тьфу!"
Перед ним открывались бескрайние просторы Синих Равнин, и он проклял и их. Он проклял всех — на всякий случай.
****
Сын Прыгуна не мог спать целый день. Он с интересом рассматривал обширные поля черной грязи, которые раскинулись перед ним на сколько хватало глаз. От них исходил тошнотворный смрад перегноя. Нос людомара разлагал тугой букет вони на мелкие составляющие, и он недоумевал, зачем нужно было рыть ямы посреди равнин, заполнять их грязью из сизых болот и не только, и погружать туда деревья.
Посреди смердящих полей стоял город холкунов. Но что это был за город!
Даже издалека было заметно, что его стены вздымаются ввысь на шестьдесят локтей. Мощные надвратные и пристенные башни ощеперились железными кольями, а стены — мелкими шипами. Несмотря на высоту стен, людомар ясно различал за ними крыши, а иногда и этажи внутригородских зданий.
Холкуны никогда так не строили. Это было ненужно. Это было опасно.
Ночь мучительно медленно вступала в свои права.
Пробраться в город труда не составило даже не смотря на то, что охотник проскользнул ровно за спиной лучника, устало расхаживавшего по стене.
Обернувшись плащем, изогнувшись в три погибели и опираясь на палку, людомар медленно побрел по улочкам города. Жизнь в городе замирала до утра. Лишь из кабаков и трактиров доносилась веселая музыка, голоса и звон ударов чего-то об что-то.
Дома жителей были наполнены хорохами, переругиваниями, редкими разговорами и детскими голосами. Где-то заплакал ребенок и мамаша принялась напевать ему колыбельную.
Даже под дыхательную маску людомара ветер принес запахи приближающегося дождя. Может быть это избавит охотника от тошнотворного смрада. Хотя бы на некоторое время.
Хотелось есть, но людомар не знал, что ему делать. Вместе с голодом снова стало вызревать чувство, которое он так успешно подавил перед сном. Внезапно людомар испугался своего инстинкта. Никогда раньше он не ощущал жажды крови, находясь не на охоте.
— Иди… ах ты!.. на… — Звуки донеслись из улочки, в которую можно было проникнуть с соседней улицы. Слышались удары, хрипы. Все закончилось тихим стоном.
Людомар быстро взобрался на стену дома, прошел по небольшому балкону и грузно спрыгнул вниз. Ноги непривычно приняли удар веса тела. Да, он хорошо прибавил в весе.
Ходьба на звук привела его в закуток между какими-то хозяйственными постройками у большого здания. В темноте его глаза различили лежащего и двух стоявших над ним.
Жажда крови стала пробуждаться в нем с новой силой. Задним умом он что-то подумал — сам не понял — но вдруг дал полную свободу своему новому чувству.
Отерев клинок меча от крови, он ощупал трупы грабителей.
Пострадавший от нападения холкун тихо застонал. Он приходил в себя. Нужно было торопиться.
Дебы. Да, он нащупал их. Они были больше, но с теми же выемками. Много.
Охотник вытащил все.
Теперь можно поесть, пришло на ум. И еще: это охота!
От этого заключения Сын Прыгуна резко выпрямился и словно бы прислушался. И впрямь, мало чем отличается от охоты. Только проще. Он ухмыльнулся. Холкуны ему не соперники. Особенно, если в нем правит новое чувство.
— Не убивайте, — простонал лежавший несчастный. Он почти пришел в себя. — Берите. Не…
Людомар вышел на улицу, прошел до ближайшего закоулка и тут же взобрался на дом. Только здесь нервное напряжение несколько спало. Посидев там некоторое время, он спустился вниз и, с чувством натянутой струны внутри, пошел в ближайшую харчевню.
****
Посещение харчевень, кабаков и даже нескольких трактиров у города быстро вошло у него в привычку. Он нещадно сутулился, чтобы не выдавать свой рост; хромал, чтобы не выдать пружинистую нехолкунскую походку и вскорости приучился вполне сносно существовать.
Денег взятых им в первую ночь оказалось удивительно много, а так как он не умел жить хорошо, то и траты его были минимальны. Даже ел он за раз в нескольких харчевнях, чтобы порциями не привлекать излишнего внимания.
От завсегдатаев питейных заведений он узнал, что находится в холкунском городе Нисиоларке. Одном из самых крупных. Что в этот город со всех равнин спешат приехать, чтобы заработать много дебов. Город занимается тем, чем и многие другие города в Синих Равнинах — он делает черные кристаллы.
— Ну какие это кристаллы. Я помню рочиропсы. То были кристаллы. А энто так… трухадень, — сказал старик своему сотоварищу. Они сидели рядом с людомаром и не замечали его. — Рочиропсов уже нет как много зим. После падения Боорбрезда еще побыли чуток и исчезли. Оттого и начали делать трухадень эту, что притеплиться больше нечем стало.
Боорбрезд пал. Была какая-то война. С кем?
Людомар молча, по крупицам собирал ценную для себя информацию.
— Ух и силен был. Да-а-а. Говорили, мог рукой грухха свалить. Одной…
— Да врешь ты все!
— Я тебе говорю-ю-ю… Одной… вот так вот… и тот на бок!
— Ну и где он?
— А не знает никто. Ну и слава Владыке, что сгинул. Сколько он наших истребил. Как поиздевался над нами! — Не молодой, но и не старый еще холкун рыгнул и сплюнул. — У меня отец в Деснице сгинул бы, если бы не Комл.
— Сдался он, вот и спас наших.
— Правильно сделал. Супротив оридонцев силы нет.
— А зачем супротив них идти? Нам что плохо?
— Да не про то я. Я говорю…
— А ты язык-то держи за зубками, — зашипел на него товарищ и с подозрением покосился на людомара.
Тот быстро доел и вышел вон.
Про какую битву они говорят? Когда она случилась?
Подобные вопросы роились в его голове. Он уже давно подозревал, что каким-то образом за один день прошло много… — и как только он доходил до этой части мысли, тут же гнал прочь, не веря, не имея смелости на такую догадку.
Людомар обустроил свое жилище на чердаке одного из складов. Он забросал один из углов так, что тот оказывался словно бы в тисках из груд мусора. Проем между досок был искусно сокрыт кожанной заплатой, а тот факт, что он выходил в глухую стену скрывал появление людомара от посторонних глаз.
В один из дней Сын Прыгуна проснулся от того, что на главной площади города шумела большая толпа. И хотя сама площадь была достаточно далеко, но необычайная насыщенность шума его разбудила.
